Постмодернизм
Материал из Lurkmore
Народ требует Народ требует иллюстраций к статье! В конце концов, если бы мы хотели почитать, мы бы пошли в библиотеку. |
« |
— Что это такое — постмодернизм? — подозрительно спросил Стёпа. — Это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла. | » |
— Пелевин |
« |
Была эпоха Древней Греции, эпоха Возрождения… А теперь у нас эпоха задницы. | » |
— Жан-Люк Годар |
Постмодернизм — современное состояние культуры, искусства и общества согласно мнению французских любителей спидов.
Два краеугольных камня постмодерна это использование готовых форм и ирония.
Содержание |
[править] Суть™
В сабже нет понятия «правда». Зато есть понятия «Игра», «Отражение» и много подобных. Постмодернизм не занимается полезной деятельностью. Он занимается собой. Рассматривает свои отражения, отражения отражений и в этом заключается всё его существование (хотя оно само может утверждать, что не существует). В его текстах нет слова, говорящего о реальности. Зато есть куча слов о других словах. Есть моск реципиента, старательно поедаемый и вовлекаемый в рекурсию. Также много других радостей. Итого: суть поцмодернизма — умственный онанизм. Хотя по этой причине сабж не довит на моск, его тексты легки и хорошо усваиваются, а фильмы смотрибельны.
[править] История
К концу девятнадцатого века основным направлением в искусстве был романтизм — доведение произведения до наиболее эстетичной формы, проще говоря, «сделай мне красиво». Получалось настолько красиво, что следующее поколение (которое и так всегда пытается отказаться от идеалов прошлого) поняло: лучше им уже не сделать. С другой стороны, окружающая жизнь явно катилась к чертям — начиная с промышленной революции и сопутствующей грязи и трущоб в городах, и кончая имперскими войнами за территорию где-то далеко и непонятно зачем. Большой Пиздец таки настал в виде Первой Мировой войны, на которой народ выпиливался конвейерным способом десятками тысяч за раз. После чего в Европе как производителей, так и потребителей культуры осталось мало, а делать красиво они расхотели: во-первых лучше чем раньше уже некуда, во-вторых лгать надоело, ибо объективно жизнь — говно, даже если ты — сын богатых родителей и учишься в этих ваших оксфордах с сорбоннами.
Модерн — то, чем занимались эти недодушенные ипритом эмо: искусство чисто для своих (а чужих не осталось); читатели, слушатели и зрители гарантированно читали те же книжки, что и ты, поэтому можно так саркастично и с ухмылкой, осознавая всю бессмысленность бытия, намекать на известные читателю понятия и классические приёмы. Художник производит впечатление техникой (ибо эстетикой не впечатлишь, романтиков не превзойти), зритель радуется от того, какой он умный и понимает намёк. Фактически, модерн — первая волна массивного, осознанного и целенаправленного форсирования мемов.
А постмодернизм, как можно догадаться из названия — то, что случилось с модернизмом, когда его основатели состарились и местами одумались. Механика работы с (предположительно известными читателю) мемами осталась, а багаж романтизма — исчез. Если модернисты троллили искусство (всё такое красивое, но бездуховное и загнивающее, а потому не заслуживающее уважительного отношения), то постмодернисты троллили троллей их же способами. Со временем исчезла и гарантия общего культурно-образовательного поля потребителей. Результат: соус постмодернизма доступен очень ограниченному количеству приближённых людей, в основном критиков. По мере смены поколений появлялся эффект новой обезьяны в клетке: все знают, что мемы важнее эстетики, но никто не помнит, почему эстетика неважна. А причины неважности эстетики тем временем исчезли вместе с миром 1920-х годов.
[править] Сейчас
Если в семидесятые постмодернизм был известен в узких кругах небыдло-поэтов, то с распространением персональных компьютеров, интернета и развития технологии copy-paste сабж приобрел поистине глобальный характер. Фактически, в современных условиях каждый из нас на какую-то долю постмодернист. И речь не только о литературе и философии, но и о более банальных вещах — моде (гламур ни что иное как постмодернизм примененный к моде), анекдотах о Петьке, Чапаеве и Ржевском, копипастах, даже это ваше луркморье не что иное как концентрированный постмодернизм.
[править] В чем вин
Для начитанного читателя это великолепный способ потешить свое ЧСВ и потренировать память.
Существенно расширена концепция диалога писателя с читателем. При хорошем авторе читатель сам додумывает значительную часть содержания текста помимо написанного. Если конечно читал те же книжки что и автор.
Кроме того, постмодернизм вернул к жизни чуть было не отправившиеся на свалку истории старые формы пейсательства (и прочего художества), наполнив их новым содержанием.
[править] В чем фейл
Быдло и школота способны зафейлить что угодно, тем более такую тонкую и рассчитанную на образованного консумента штуку. Что, кстати, ещё сильно усугубляется отсутствием у вышеназванных групп тонкого чувства юмора.
Постмодернистская литература пишется в основном литературоведами для литературоведов (чтобы похихикать над литературоведами). Людям без филологического образования вообще бывает невозможно понять некоторых шибко увлёкшихся авторов.
Опять же клавиши ctrl/v способны существенно ускорить написание романа очередным горе-писателем.
Если после прочтения этой статьи тебе не понятна суть постмодернизма, но понравились использованные здесь слова и речевые обороты, то имеется немалая вероятность превращения тебя, читатель, в хипстера.
[править] Постмодернизм в литературе
В это сложно поверить, но постмодерн в литературе появился практически одновременно с модерном. Почитайте например «Степного волка» Германа Гессе: книга в книге, бредисловие от якобы книгу нашедшего, цитирование с изменением контекста Ницше, Достоевского, разных французских философов, психология Юнга и, наконец, уход главного героя в альтернативную реальность — и все за семьдесят лет до Пелевина. Неудивительно, что книга стала культовой в среде разных хиппи и прочих любителей дудки, хоть им до Степного Волка как хаусоебам до Хауса.
Есть ещё два примера — три сферических постмодернистских произведения в вакууме. Первое — отличное начало для начинающего небыдла. Рассказ Хорхе Борхеса «Четыре цикла», который описывает чуть больше, чем все сюжеты в человеческой литературе. После этого рассказа читать любой роман и смотреть любой фильм скучно — конец совсем предсказуем. Второй его же рассказ — «Вавилонская библиотека» об устройстве библиотеки, где могут содержаться все тексты во Вселенной.
Третий текст — роман, который был написан автором как эксперимент в постмодернизме. Называется «Имя розы», автор — итальянский учёный, политик, а теперь по большей части писатель Умберто Эко. В книге строчки нет без отсылки на разные тексты. Причём эти отсылки делаются на разных уровнях. Роман рассказывает о том, как два монаха расследуют убийства в некотором аббатстве. Их ждут риски, опасности, убийства в стиле классического детектива (то есть (спойлер: задушить и спрятать труп в бычьей крови)), и финал, который подозрительно напоминает сцену из голливудского боевика: на фоне эпического события главный герой и злодей устраивают длинный философский диспут.
Во-первых, исторические отсылки. Отсылки ведут нас к специфическому периоду в истории католической церкви — Авиньонскому пленению пап. Также мы видим Европу в период зарождающегося Возрождения, узнаём о методах инквизиции и гомосексуализме в монастырях, а также апокалиптических страхах тогдашних монахов, ибо крестьяне книг не читали, спокойно себе жили, ели, пили и ебались.
Во-вторых, отсылки на уровне персонажей. Главного героя зовут Адсон, он — ученик некоего Вильгельма Баскервильского, монаха из Англии, инквизитора в отставке. Другой заметный герой — слепой монах Хорхе, который кагбе намекает нам на Борхеса, потому что знает наизусть все книги библиотеки в монастыре, но слеп как крот. Ещё один персонаж — конечно, инквизитор, вписывающийся в классический типаж антигероя. И горбун Сальвадоре, живущий в монастыре, а также херова туча других героев.
Всего в романе можно обнаруживать столько «слоёв», сколько захочется. В том-то и прелесть: перечитывай сколько угодно раз, будешь в разное время читать разные книги. У романа есть экранизация, которая является отдельным постмодернистским текстом, потому что по-своему интерпретирует события и добавляет другие сюжеты, а также развязки. Фильм пытается повеселить нас: в сцене в библиотеке Вильгельм находит книгу о символах за авторством некоего Умберто Болонского. А также по мотивам романа был сделан милый и простой квест с анимацией в духе диснеевских мультиков.
[править] Постмодернизм в кино
Сегодняшняя школота, для которой история кино начинается в лучшем случае в начале девяностых, склонна думать, что постмодернизм в кино начался с итало-американского битарда Тарантино. На самом деле все, как водится, сложнее. В расовом американском кинематографе зачатки постмодерна можно увидеть еще в фильмах 1930 годов. В основном это фильмы ужасов, самым ярким примером из которых может служить лютый вин «Уродцы» с фапабельной русской блондинкой Ольгой Баклановой, съебавшей от большевиков за океан и там сделавшей себе нехилую карьеру в кино. «Уродцы» рассказывают классическую историю красавицы и чудовища, только вывернутую наизнанку. Уродливый карлик из цирка уродов влюбляется в красавицу, будучи с негодованием послан ею на йух, задумывает коварный план мести. Артисты цирка уродов нападают на красотку и отпиливают ей руки и ноги. В конце фильма безрукая-безногая и облепленная перьями красотка выступает в этом же цирке в роли курицы. Но все же с тридцатых до шестидесятых годов (то есть в период «Золотого века») в Голливуде преобладали салонные комедии, вестерны, триллеры и нуары, почти ничего от сабжа не взявшие. В один прекрасный момент несколько американских парней и примкнувших к ним продюсеров поняли, что невозможно больше смотреть, как Одри Хепберн в очередной раз изображает великосветскую блядь и томно строит глазки самцу в хорошем костюме, и совершили в кинематографе настоящую революцию. Фамилии их довольно известны — Скорсезе, Де Пальма, Коппола, Фридкин и некоторые другие. Парни в основном были за то, чтобы быть ближе к народу — в кино наконец-то заговорили о современной проблематике (вьетнамский синдром в «Таксисте» Скорсезе, например), герои фильмов стали более походить на обычных людей.
Отдельно стоит остановиться на Де Пальме — вот уж постмодернист так постмодернист. Режиссер тырил у старины Хичкока не просто ракурсы, а целые эпизоды, при этом, понятно, наполняя их другим смыслом — не столько, впрочем, имеющим отношение к реальной жизни, сколько культурологическими. До окончательного впадения в маразм в девяностые Де Пальма успел спеть свою лебединую песню, коей стала эпичная картина «Лицо со шрамом» — ремейк одноименного фильма тридцатых годов гения голливудского «Золотого века» Говарда Хоукса. Вот здесь уже был постмодерн, отлитый в бронзе.
Стоит упомянуть и про Серджо Леоне, с именем которого связан триумфальный приход сабжа в вестерн. К концу шестидесятых любимый жанр американцев лежал в руинах. Публика ни в какую не желала воспринимать всерьез истории о благородных ковбоях, ищущих какое-нибудь золотомакены. Ходульные персонажи, строгое деление героев на отрицательных и положительных, устаревшая конструкция — все эти пороки вестерна ко времени прихода в кинематограф Леоне расцвели пышным цветом. Жанр даже успели едва ли не похоронить (не в первый и не в последний, впрочем, раз), как тут в далекой Италии появился режиссер, который приглашал в свои фильмы третьеразрядного на тот момент артиста Клинта Иствуда и творил с жанром что-то невообразимое. Благородный ковбой вдруг превратился во вполне себе подонка с размытыми моральными принципами, а типичная схематичность сюжета искупалась практически балетной эстетикой большинства сцен — см. долларовая трилогия.
Вложили свою лепту в развитие постмодернизма в кино и европейские режиссеры. Например, фильм Феллини «Восемь с половиной» о том, как режиссер мучается и не может доснять свой фильм, параллельно разрываясь между женой и любовницами, считается классикой постмодерна. Еще более показательным в этом смысле является фильм того же Феллини «И корабль плывет», в котором режиссер посадил на океанский лайнер культурную илиту и отправил куда подальше по мутной воде. А уж картина «Репетиция оркестра» с её перевернутой культурной парадигмой и откровенно стебным отношением к так называемому «высокому искусству» может считаться эталоном постмодернистского кинематографа.
[править] Постмодернизм в философии
« |
Основа гиперреальности - симуляция, её единицами являются симулякры - знаки или несамотождественные феномены, отсылающие к чему-то другому, а потому симулятивные. Существует учение о трёх порядках симулякров: копии, функциональные аналоги и собственно симулякры. К третьему порядку симулякров относятся все современные феномены, включая деньги, общественное мнение и моду. Они функционируют по принципу символического обмена. Современную эпоху характеризует чувство утраты реальности. | » |
Ты понял о чем речь? Тогда сам мог бы написать этот раздел.
Не можешь? Ок. Эта идея принадлежит философу Жану Бодрийяру. Бодрийяра очень любят цитировать и читать, но есть способ проще и зрелищнее. Чтобы понять всю его теорию и этот отрывок, к слову, отражающий весь пафос постмодернистского искусства, достаточно посмотреть «Матрицу».
Как и «матрицу» не видел? Ладно, идём дальше.
Симулякр — это знак, или изображение. Философы, которые анализируют постмодернизм, различают изображение и вещь, которую оно изображает. Симулякр может быть сколько угодно подобен реальности, но ей он не является.
А есть симулякры, которые изображают нереальную вещь. Например, бармаглот. Недавно человечество дожило до того, что сделало такие симулякры важным элементом своего реального поведения. Это как религия: денег и ресурсов на биржах нет, они представлены как символы, но в них верят и перераспределяют благодаря им реальные ресурсы. Из-за них случаются кризисы, заводы стоят, никто не работает, жратва кончается, бунты КРОВЬ МЯСО ПИЗДЕЦ НАСИЛИЕ НАХУЙ!!! Пафос таких постмодернистов, как Бодрийяр, в том, что получающаяся гиперреальность, состоящая из симулякров, стала слишком тесно связана с физическим миром, почти неотделима от него. То есть половина нашего мира взята с потолка. И вот искусство постмодернизма и отражает эту особенность. Дядя Витя Пелевин это очень хорошо понял и использует в любой своей книге. У него за всеми событиями стоит какая-то нереальная ёбаная хуйня: культ Иштар, вампиры, люди, молящиеся числам и покемонам.
Но это — трактовка по философским канонам понятия постмодернизма. Есть ещё ряд научных школ, которые назвали постмодернистскими, о которых дальше.
Постмодернизм в философской науке действует по тому же принципу, что и в исхуйстве. Тоже игра, ирония и третье понятие. Философы Гваттари и Делёз (о них ниже) придумали ключевое для постмодернизма в искусстве и науке понятие — ризому. Ризома — это корневище. Как-то так. Два философа выбрали такой образ, чтобы изобразить, как думают современные люди. Анонимус же и вовсе не только так думает, но и действует. Зашёл в блог, увидел ссылку, перешёл по ней, потом ещё одну ссылку увидел, ещё перешёл, и так далее. В итоге философы пишут о номадологическом принципе — пользуешься текстом, как Номад грабит корован, а потом убигаешь и набигаешь на новый.
Так вот, философия постмодернизма действует по тому же принципу. Да, она то ещё говнище корневище.
После того, как Мартин Хайдеггер, подобно Гегелю, достиг определенной точки, дальше которой придумывать было нечего, а Сартр исписался, превращаясь постепенно в профессионального ёбаря молоденьких студенток, в философии образовался вакуум: исследовать стало нечего. На теории их уже было насрать, лекции посещались больше как рок-концерты. Лучший пример — роман «Пена дней» Бориса Виана, где забавно представлена лекция некоего философа Партра.
Изучением сущего занимались физики и химики, поэтому метафизика отдыхала. Изучением сознания вроде бы занимались психологи. Язык отдали структуралистам во главе с языковедами Соссюром и Леви Строссом. Общие теории были никому не нужны, потому что учёные, учёные везде учёные. Они и без левых теоретиков в своих делах разберутся. Соответственно начали развиваться частные теории: от психологии, социологии, других наук. Именно они и были названы постмодернизмом в философии.
В итоге философия перестала быть общей наукой обо всём, зато появилось множество частных теорий, и эти-то теории все и стали называться постмодерном. Половина из них никакого отношения к философии не имела, это были исследования культуры, общества, коммуникации и чего угодно, но никого не ебало: сказали, что Бодрийяр — философ, и все согласились. Так что знай: философия постмодернизма на самом деле — это пиздёж. Конструкт, если по-научному. И Славой Жижек такой же философ, как вскочивший у тебя на подбородке прыщик.
Суть любой теории в постмодернизме — переворачивание с ног на голову какой-то концепции после пересмотра какого-то её элемента. Сама эта суть называется деконструкцией, о ней — в части про Жака Деррида.
Вообще в постмодернизме было нечто, чего раньше ни один исследователь себе представить не мог. В науке есть такое понятие: парадигма. Это основной принцип исследования, от которого происходят все методики, правила обработки эмпирии и так далее. Скажем, в физике есть ветвь, идущая от теории относительности, есть — от квантовой теории (и физики очень-очень желают свести эти две парадигмы в одну). В гуманитарных же науках это дело запущенно гораздо сильнее: в разных парадигмах иногда даже смысл науки по-разному определяют. В итоге — учёные, пишущие в рамках одной парадигмы, не могут и имеют права ссылаться на других. Ну то есть могут, конечно, но их за это ждёт анальная кара, Адъ и Израиль и просто мощный удар по профессиональной репутации.
Так вот, постмодернистам насрать на парадигмы. В одной работе автор может ссылаться одновременно на Фому Аквинского, Канта, Гегеля, Фейербаха, Хайдеггера и какого-нибудь Бурдьё. А в конце можно даже на Климова сослаться, если автору он уместен.
[править] Жиль Делёз и Феликс Гваттари
Одна из наиболее важных теорий создана этими господами. Изучая в книжке «Анти-Эдип» современную экономику, они пришли к выводу, что потребность создана экономической системой, а человеку ничего от жизни в принципе и не надо. Современный человек у них — «желающая машина». На основании этого они и стали рассуждать о судьбе нашего мира и человечка в частности. Книга была написана в 1972 году — самый расцвет критики потребительского общества в Европе. Абсолютный винрар, но после десяти предложений читатель совершенно не понимает, что же авторы пытаются объяснить.
В чем желающие машины действительно являются машинами, независимо от какой бы то ни было метафоры? Машина определяется как система срезов. Речь ни в коей мере не идет о срезе, рассматриваемом как отделение от реальности; срезы действуют в различных измерениях в зависимости от рассматриваемого качества. |
«Анти-Эдип», Гваттари и Делёз |
Эти два автора — пример ещё одной чисто постмодернистской фичи: крутых названий для научных работ. У них есть книги с романтическими названиями: «Капитализм и шизофрения» и «Тысяча плато». Ребята писали и по отдельности, но запомнились миру именно совместным трудом.
N.B. Постмодернистам в России не очень везёт. Дело в том, что большая часть этих работ, написанных в шестидесятые-восьмидесятые годы, у нас переводилась только после распада СССР. Тут есть две проблемы. Первая — качество перевода. Перевод с французского итак очень сложная работа, а философских текстов — просто беда. Опыт многим их читателям подсказывал, что проще выучить язык оригинала, чем вчитываться в славянские письмена Шматко (который переводил Пьера Бурдье) или, например, Кралечкина, который перевёл представленный выше отрывок. От наших горе-переводчиков настрадались все титаны гуманитарной науки. Это и Жак Деррида, в переводах которого не встречаются предложения короче полутора страниц, и Мишель Фуко, о котором рассказ пойдёт ниже. А разгадка проста. Во-первых, надо писать простыми предложениями. Во-вторых, лучше, когда переводят переводчики, а не специалисты, читавшие книги на языке оригинала.
Вторая проблема переводов — то, что тексты к моменту перевода устаревают. В итоге мы ничего не понимаем в постмодернизме. Последние работы Фуко, например, написаны им в восьмидесятые годы, а выходят только сейчас. Во всём мире его работы стали классикой, то есть вчерашним днём, а у нас их ещё переводят. Ему на смену же существует сотня теорий, основанных на работах Деррида, но из них переведены только две-три.
[править] Мишель Фуко
« |
Современный дискурс… давно пора забить осиновым колом назад в ту кокаиново-амфетаминовую задницу, которая его породила | » |
— Пелевин |
Интересная личность, прожившая всего полста лет и привнесшая тот самый смысл в понятие «карательная психиатрия». Интеллектуальный сноб, сбежавший из палаты мер и весов, гомосексуалист (википидоры называют гомосексуализм главной, хм, частью его жизни), умерший от СПИДа, злостно критиковавший общество как таковое.
Он изучал психиатрические лечебницы, тюрьмы, проституцию, семьи, политическую систему, правоохранительные системы и, наверное, почти всё, включая даже науку. Активный правозащитник, незадолго до смерти пересравшийся со своим другом, а потом пытавшийся новой теорией объяснить, почему же так поступил, как последняя собака. Не успел.
Мишель Фуко — наследник так называемой концепции репрессии. Она рассматривает общество как систему институтов для довления на индивида. Всё общество — это куча ограничений и довлений, прямо не продохнуть. Такой же интерпретации придерживались, кстати, Фрейд и Маркс, которых Фуко в молодости так уважал, что аж вступил в коммунистическую партию.
Обществу по Фуко не везёт. Дело в том, что оно устроено на основе власти. Изучая психиатрические лечебницы, Фуко придумал два типа власти. Первая зовётся властью-господством. Это власть в стиле феодала: отбираю что-то и дарю. Это власть альфа-самцов: грубая, жёсткая. Кто сильный, того и власть. Работает только тогда, когда властелин близко. Как только смылся — всё, прости-прощай, верность слуг.
Вторая называется дисциплинарной властью. Появилась она как-то стихийно, зародилась в монастырских орденах и армейских построениях семнадцатых—девятнадцатых веков с их муштрой и маршами.
Она безлика, её осуществляют институты, основной её смысл — порядок, в который как-то надо встроить человека. Она упорядочивает всё. Появляются психи, которые не вписываются в существующий в обществе порядок, — для них создают психушки, где их упорядочивают. Кто-то не вписывается и в порядок психушек — получает себе специальный дисциплинарный институт, например, отделение для буйных. Существование проституции — санкция дисциплинарной власти. Тюрьма в образе паноптикума — проявление дисциплинарной власти. В душе человека зарождается свой маленький тюремный наблюдатель — спасибо дисциплинарной власти. Она легко проникает во все сферы жизнедеятельности, её функционирование всегда рационализовано и просчитано, она — истинное лицо современного общества.
Кстати, это благодаря Фуко слово «дискурс» стало таким популярным. У него дискурс — это что-то типа системы отношений и смыслов, которую задаёт власть.
Власти у него представляли из себя очень путанную систему, хотя именно дисциплинарная власть у него доминирует. Ступишь налево — попадёшь к власти-господству, направо — к дисциплинарной власти, а прямо — головой об указатель ёбнешься. В семье, например, сохранялась власть-господство, но в некоторых ситуациях она работала как дисциплинарный институт. Например, когда родители воспитывали ребёнка, они действовали по рекомендациям школ, становились агентами дисциплинарной власти. Но при этом работали и по принципам старой власти-господства, например, даря дочке куклу на день рождения или запирая её в комнате, если она провинилась. По теории Фуко можно легко отличить психопата от нормального учёного. Нормальный специалист по Фуко знает, что за дисциплинарной властью никто не стоит, она — система отношений, необходимое зло, первородный грех, если хотите. А теоретик заговора будет считать, что её организовал какой-нибудь ZOG.
Как и Гваттари с Делёзом, он придумывал книгам отличные названия. «Надзирать и наказывать», «История сексуальности», «Психиатрическая власть», «История безумия в классическую эпоху», «Слова и вещи». Книги на самом деле очень познавательны, а в переводах, сделанных в последние десять лет, они ещё и читабельны. Фуко повезло: он — первый французский мыслитель двадцатого века, которого на русский язык не переводили имбецилы. Но переводы девяностых годов в руки лучше даже не брать. Книжки не обязательно читать с целью узнать его теорию: Фуко обладал редкой эрудицией и умел находить для своих книг самые интересные факты.
А вообще-то все работы Фуко — это перевёрнутая социологическая теория Макса Вебера. Только у Вебера были традиционное и индустриальное общество, а у Фуко вместо них власть-господство и власть-дисциплина.
[править] Жак Деррида
Еврей из Алжира, главный представитель движения с адовым названием постструктурализм. По сути, именно его теория и объясняет весь подход постмодернистской философии. Он — самый главный лорд Ситхов от философии: всё умеет раскладывать, описывать несуществующие науки, невообразимым образом изучать что-то, при этом ни разу не касаясь самой вещи (например, анализировать феномен телевидения или сотового телефона, при этом не изучая сами эти явления), а также невообразимым образом менять контекст изучаемого явления, разрывая привычные нам шаблоны в восприятии вещей. В итоге сотовый телефон превращается в руку, телевизор — в глаз, а письменность возникает до языка и является его первопричиной. Короче, далеко, далеко Деррида пасет Фуко.
Сам Деррида при этом срал кирпичами от наглости пиндосов вешающих на него лейбл постмодернизм™