Бушков

Вообще то поляков я люблю. Чисто этнографически, как большой ценитель антиквариата и поклонник старых романтических времен — за экзотические кунтуши, за холодное обаяние костелов, за красоту женщин и неповторимый изгиб сабель карабел. Отличный человек — поляк. В отдельности, каждый сам по себе. Но когда они все вместе, собравшись, образуют государство под названием «Польша», возникают совсем иные чувства.

Второго такого государства на свете не было! Монархия, где короля выбирали — и достаточно было одному голопузому шляхтичу пискнуть против, чтобы дело расстраивалось. Питомник дичайших амбиций, не подкрепленных реальными возможностями сюрреалистическая земля, где «пан шляхтич», по внешнему виду неотличимый от крепостных «хлопов», точно так же пахал землицу на ледащей лошадке, но, чтобы обозначить свое высокое звание, вешал на бок вырезанное из жести подобие сабли (на настоящую денег не было). Государство, в котором, как нигде более, чуть ли не все мало мальски заметные свершения обеспечивали инородцы — в то время как титульная нация прожигала жизнь в пошлом винопитии и безделье... Собственно говоря, история Польши на протяжении семисот лет служит лишь подтверждением нехитрого тезиса: жизнь в Польше идет нормально и кое какие успехи достигаются исключительно в том случае, если державой правят инородцы. Едва только было покончено с классической феодальной раздробленностью и из полунезависимых уделов образовалась единая монархия, ляхи с трона исчезли надолго. В 1380 г. основателями правившей без малого триста лет династии Ягеллонов стала семейная пара без капелюшечки польской крови в жилах: король Владислав Ягелло, на три четверти русский, а на оставшуюся четвертушку жемайт, королева Ядвига — венгерская принцесса. При правлении Ягеллонов Польша, в общем, ничем особенно не отличалась ни в лучшую, ни в худшую сторону от прочих европейских монархий. Но в 1572 г. династия естественным образом пресеклась, не дотянув восьми лет до солидного юбилея, и вот тут то началась печальная двухсотлетняя комедия с «электоральными» (т. е. выборными) королями на троне. Первым сомнительной чести открыть этот список удостоился французский принц Генрих Валуа. Не великого ума был юноша, но, прибыв на рабочее место, очень быстро раскусил, что за шатия братия досталась ему в качестве подданных — и при первой же возможности, вытерпев на троне неполный год, украдкой сбежал домой. Случай, по моему, уникальный: нет ничего обычного в том, что люди бегут из лагерей и тюрем, но вот чтобы монарх сорвался в побег со своего золотого трона... Но процедура катилась по накатанной. Зрелище было, чего уж там, шизофреническое: республика («Речь посполитая» — буквальный перевод с латинского «республика», т. е. «общее дело») с выборным королем, начисто лишенным права влиять на государственные дела, не говоря уж о том, чтобы «повелевать». Дворянство, по сути своей — не более чем передовой отряд государства, обязанный служить как на бранном поле, так и на гражданке. За что и обладает немалыми привилегиями. Поскольку человеческая природа везде одинакова, во всех без исключения странах, где только дворянство имелось, оно пыталось устроить дело так, чтобы служить поменьше, а получать побольше. Но, опять таки во всех странах, благородное сословие со временем отучали бунтовать и непокорствовать и худо бедно заставляли служить государству. Во всех, за исключением Польши, где очень быстро было сформулировано правило, в переводе звучащее предельно просто: «шляхтич в своем огороде всегда равен воеводе». Польское дворянство — это уникальнейшее сочетание ненасытной жажды вольностей, благ и привилегий с полнейшим нежеланием взвалить на себя хоть какие то обязанности. В семнадцатом веке только двух польских королей можно назвать настоящими серьезными властителями, добившимися немалых успехов. Первый, Стефан Баторий — на самом деле мадьярский магнат Штефан Батори. Второй, Ян Собесский, знаменит еще более — поскольку именно он в 1682 г. с войском, состоявшим в значительной части из славян, разбил турок под Веной, навсегда остановив их экспансию в Европу (нужно отметить, что славяне эти были представлены в основном не поляками, а литвинами, украинскими казаками и чехами). Но именно то, что Собесский добился столь нешуточных успехов, заставляет подозревать его в литовском или русском происхождении. Я пока что не предпринимал генеалогических изысканий, но ничуть не удивлюсь, если они подтвердят первоначальную версию. В течение того же семнадцатого века прослеживается четкая закономерность. Видный военачальник — либо литвин вроде Любомирского, либо русский вроде Иеремии Вишневецкого (потомок православного украинского рода, принявший католичество только в девятнадцать лет). Видный «цивильный» деятель — опять таки не из ляхов, а либо литвин Потоцкий, либо русский Адам Кисель... Чистокровные ляхи в это время обычно либо поднимают мятеж против королевской власти (каковое право им предоставлено законом), либо друг с другом воюют, либо посылают гайдуков выпороть какого нибудь коронного судью, чтобы не докучал благородным панам нытьем насчет того, что законы вообще то для всех без исключения писаны. Между прочим, согласно тем же писаным законам, любой благородный шляхтич, когда ему надоест воеводствовать у себя в огороде, имеет право, словно король, посылать собственное посольство к любому европейскому двору (правда трудно было бы обязать иностранных монархов относиться всерьез к подобным посольствам, так что случаев применения этого права на практике что то не отмечено...). И всегда, везде, куда ни плюнь, попадешь в инородца. Великий «польский» поэт Адам Мицкевич, между прочим, был литвин (что с гордостью подчеркивал)... Есть такая историческая трилогия Генрика Сенкевича — «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский». Трудно объяснить иностранцу, с каким почитанием и трепетом к ней относятся в Польше. Идет сразу после Библии, одним словом. В обиходе именуется она попросту Трилогия (без всяких кавычек), каждый грамотный поляк и без объяснений понимает, о чем идет речь. Восемьдесят лет уже поколения польских школьников проходят ее так, как у нас, скажем, «Войну и мир», сочинения пишут, абзацы наизусть зубрят: «Вот уже по всей Речи Посполитой народ седлал коней, а шведский король все не мог уйти из Пруссии...» Эта действительно увлекательная трилогия повествует о славных польских витязях семнадцатого столетия, живота своего не щадивших в битвах со шведами, татарами и Хмельницким. И описания ожесточенных схваток там наличествуют, и романтическая любовь, и приключения спаянных крепкой мужской дружбой героев благородных шляхтичей... Вот только среди этих блистательных витязей, олицетворения польского рыцарства... нет поляков! Понимаете? Нету! Честь Польши защищают одни инородцы: литовские чудо богатыри Кмициц и Подбипятка, «русская шляхта», как они сами себя именуют, славный пан Володыевский сотоварищи (окатоличенные украинские дворяне). Этнический поляк среди них только один, пан Заглоба, но это второстепенный персонаж, откровенно комический герой, славный в основном пьянством и совершенно мюнхаузеновским враньем... Десять лет прошло, а у меня до сих пор стоят перед глазами ошарашенные лица моих добрых знакомых, польских писателей, с которыми я однажды поделился этим литературоведческим открытием. Будь панство при саблях, не уйти бы мне невредимым — рубанули бы сгоряча. А потом, после того, как вслед за мной перечисляли героев и загибали пальцы, пришлось моим польским друзьям признать: и в самом деле, они как то совершенно не замечали, что витязи Сенкевича — сплошь инородцы... Уда ар!

Ситуация будет понятнее, если уточнить, что великий польский писатель Генрик Сенкевич польской кровью совершенно не обременен. Мать у него литвинка, а отец — из татар, в старые времена осевших в Польше. А впрочем, краса и гордость польской литературы минувшего столетия Станислав Лем — опять таки не лях, а еврей из украинского Львова.

Отвечая на вопросы посетителей сайта Шантарск, Александр Бушков решил на многочисленные вопросы об отношении к Украине и украинцам ответить отдельной статьей.

Отдельный ответ на вопрос, который задавали уже несколько человек. В разных вариациях он сводится примерно к следующему: господин Бушков, отчего вы иногда так пренебрежительно и чуть ли не враждебно отзываетесь об Украине и украинцах?

Отвечаю. К украинцам я отношусь не просто нормально, а лучше некуда. Вот только под украинцами я для себя понимаю исключительно жителей Западной Украины, то есть древней Галичины. Поскольку (и это ни какая не натяжка, не демагогия, а суровый факт) именно Галичина, несмотря на то, что несколько сотен лет находилась под не-славянским управлением, тем не менее сохранила во всей полноте и язык, и культуру, и прочие важнейшие вещи, которые только и делают нацию нацией. За что галичанам глубокое уважение и честь.

Что касается остальной части нынешней Украины… Давайте смотреть правде в глаза: таковая населена трудноидентифицируемым населением, которое для простоты будем называть «хохлы». Что такое по моим впечатлениям, хохол? Это – человек, который изъясняется на русском с небольшими вкраплениями уж самых распространенных слов украинского языка, которые просто стыдно не знать. К национальной украинской культуре (опять-таки сужу по личным впечатлениям) хохол большей часть индифферентен, что в первую очередь происходит от того самого незнания языка в той полноте, которая позволяет ощущать украинскую культуру своей, корневой, глубинной, а все остальное – второстепенным…

Будучи в апреле в Киеве я, дурак, взялся по минской привычке искать газеты на хорошем украинском языке и украинские книги. Но если в Белоруссии (а там ведь тоже большая часть населения пользуется в обиходе как раз русским) без всякого труда удавалось покупать белорусские, а так же польские книги и газеты пачками, то в Киеве на мои вопросы удивленно пялии глаза и спрашивали: «А на что оно вам?». Ну а когда я спросил, где бы мне в Киеве найти хороший букинистический магазин (опять-таки с целью как следует затариться украинскими и польскими книгами), на меня вытаращились так, словно я искал марсианское посольство. И так далее. Вывески, правда, на «державном» языке – но повсюду все эти дни за редчайшими исключениями звучала помесь москальского наречия с коверканным украинским. Настоящий, чистый украинский язык удалось услышать лишь раза два-три - причем, когда я всякий раз любопытствовал, откуда человек, выяснялось, что мои собеседники как раз галичане…

Вот эту аморфную массу, непонятно на каком наречии изъясняющуюся, не обремененную глубоким знанием национальной культуры, я и имею в виду, когда допускаю не самые шановные выражения в адрес Украины и украинцев. Но, видит бог, ни разу у меня не вырвалось ничего хоть на капельку обидного и пренебрежительного в отношении Галиции и галичан. Они, повторяю, в моих глазах достойны всяческого уважения, поскольку являются единственными хранителями национального. Вполне возможно, я по мимолетности впечатлений что-то и преувеличиваю касательно панов хохлов - но, думаю, не особенно…